ГЛАВА ВТОРАЯ
Наваррский на картинке – первое успешное (относительно) покушение гугенотов.День в Париже выдался погожим, и многие парижане с удовольствием задерживались на улицах до самого вечера, желая в предчувствии скорых неминуемых
холодов вдоволь насладиться пока ещё ласковым солнцем, охотно обсуждая со знакомыми и не очень людьми последние придворные сплетни.
Всё ещё тепло (только 1 труп за 2 ночи), "неминуемый" Холод начинает действовать, и гугеноты успешны. Некоторые из этих сплетен были всем давно известны и походили скорее на бородатые анекдоты, некоторые были совершенно непонятными и от того обсуждались особенно охотно, ибо каждый желал показать, что он-то понимает о чём идёт речь:
– И тогда этот самый Коконнас и говорит: «Триум был у Мессора», понимаете?!– Это что, сударь! Вы слышали, что заявил давеча некто Ла Моль? У Безымянной, говорит, было весьма людно прошлым вечером. Заходили Алансонский, Анжуйский, Наваррский и сама Королева Марго! Здесь косяк: Марго изначально шла к ННМ, но за 5 минут до лимита изменила решение. Я поправил её ответ на НД, но забыл исправить ответ Ла Молю.– Истинно говорю вам: всю протестантскую сволочь вырезали в Святую ночь! Кругом одни католики!
Бэм не нашёл гугенота.– Что вы говорите?... Ну нет, гусь свинье не товарищ, знаете ли! Впрочем, тут уж как звёзды сойдутся...
Намёк на звездочёта-Рене, который перевёл гугенота Ла Моля на католика-Коконнаса.– Зависть, зависть всё это! И к матери, и к подругам! И ничего удивительного – ейный-то послушайте, где ночами пропадает!
Марго теперь использует НД своей подруги Неверской.Праздность распространилась даже на ремесленников, которым это качество, как правило, совсем не свойственно. Бригада рабочих, которая с утра соорудила леса у стены монастыря Святой Женевьевы для реставрации барельефа, так и не сделав ничего, отправилась кутить в трактир мэтра Бономэ.
Новых фигур на барельефе не появилось – провал вербовки де Гиза.Но, как бы усердно парижане не оттягивали возвращение в свои скромные жилища, в природе всё идёт своим чередом, и когда последние лучи заходящего солнца скрылись за крышами домов, улицы стремительно начали пустеть. Однако далеко не все жилища в славном городе Париже были скромными – некоторые, напротив, поражали своей роскошью, и в одном из таких домов в комнате, в которой множество горящих свечей разгоняли проникающую сквозь окна мглу, в огромных размеров кресле сидел мужчина, задумчиво блуждая взглядом по листу пергамента, который он держал в руке. На пергаменте строгим почерком было выведено некое послание, в котором, помимо прочего, перечислялись различные города нашей доброй родины. Один из городов сидевший подчеркнул ухоженным ногтем указательного пальца и пробормотал себе под нос:
– Зачем?..
Алансонский-Холод читает послание от Наваррского, который предлагает список потенциальных жертв (города – квенты игроков). Еретики задумали убить Мадлену и Холод в чате недоумевает – почему она?Услышав голос хозяина, слуга, сидевший здесь же в углу, и доселе едва слышно перебиравший струны лютни
(лютнист и поверенный Алансонского – Орильи, который упоминался в "Графине", как дополнительное указание, что описывается Алансонский), соскочил и, отложив свой инструмент, согнулся в почтительном поклоне в ожидании приказа.
Подумав ещё какое-то время, мужчина в кресле сказал, лениво растягивая слова:
– Вот что… позови-ка ты..., – здесь в его голове мелькнула странная, несвойственная ему мысль, – А впрочем, к черту, вели седлать лошадь!
Алансонский обычно действует чужими руками, однако здесь в несвойственной себе манере решает идти на убийство сам.***
Поздним вечером
в чёрном плаще с кроваво-красным подбоем шаркающей кавалерийской походкой (как верно заметила очень эрудированная Ноунейм, это отсылка к первому предложению второй главы "Мастера и Маргариты –просто причуда ведущего) по улице Клош-Персе шёл человек, постоянно оглядывающийся по сторонам. Его не покидала мысль, что за ним наблюдают, он буквально чувствовал это кожей. Пару раз ему казалось, что при резком повороте головы он видел ныряющие во тьму переулков тени, однако он бы не поручился, что это не игра воображения, вызванная напряженными до предела нервами.
Морвеля проверяют Медичи и Алансконский. Он уже был относительно
недалеко от цели своего похода, когда услышал
впереди стук копыт по мостовой да мерный скрип каретных колёс. Пройдя ещё буквально пару дюжин шагов, он уже почти мог разглядеть и саму карету, тёмный силуэт который двигался
навстречу.
Морвель пришёл к своей цели – ННМ, а она едет навстречу ему – ННМ идёт вербовать Ниртока-Морвеля. Внезапно он услышал испуганное ржание лошадей, а затем резкий стук. Чувствуя неладное, он побежал вперёд, и вскоре увидел стоящую карету, которая налетела на поваленное поперёк улицы бревно.
Блок ННМ Коконнасом. Я не понял зачем он это сделал, но это серьёзно попортило игру городу.– Помощь нужна? – спросил он явно растерявшегося кучера.
– Ежели поможете оттащить бревно, сударь, буду премного благодарен!
Едва они собрались ухватиться за бревно, как дверца кареты, пассажир которой по всей видимости решил своими глазами посмотреть на причину задержки, отворилась. В это же мгновение из подворотни напротив стоящей кареты появилась закутанная в чёрный плащ фигура в широкополой фетровой шляпе. Помогающий кучеру человек увидел внезапное появление боковым зрением, и стал поворачиваться в ту сторону, наблюдая одновременно как поднимается по направлению к карете неестественно длинная рука незнакомца. Пистолет! Он прыгнул с места, пытаясь перехватить руку с оружием, однако переоценил свои возможности. Вспышка, оглушительный выстрел и звук покорёженного металла практически слились в одном моменте, и вдруг стало
совсем темно.
Морвель закрывает собой де Гиза (покорёженный металл – пробитый стальной панцирь) и теряет последнюю защиту, после чего гулять по ночам ему уже не захочется. ***
Увы, не всем этой ночью повезло с самоотверженными прохожими. Примерно в то же время, когда происходили описанные выше события, по тёмной пустой улице со стороны Лувра шёл одинокий человек.
Паре – придворный врач. Идёт с дежурства, так сказать. Он был утомлён и мечтал скорее оказаться в постели, однако его уютным планам не суждено было сбыться. Навстречу из примыкающего переулка вышел человек, который, проходя мимо, вдруг коротким ударом всадил путнику кинжал куда-то в область груди, и, практически не замедлив шага, пошёл дальше. Вскрикнув, раненый тяжело осел на мостовую. Теряя сознание, он, несмотря на страшную боль, отстранённо отметил про себя: «Пробито лёгкое. Я умираю».
Пожалуй, очень уж прозрачный намёк на роль Мадлены. Потом жалел об этом. Последним, что зафиксировало его угасающее сознание, был шелест одежды и звук лёгких удаляющихся шагов из ближайшей подворотни.
Уууутееекааай! В подворотне сидела Гафф – Паука посадить на крючок. Гаффиня-Неверская шелестит юбками. Увидела Паука-де Муи с НД (-) в гостях у жертвы. Начало конца Паука. Стражники, обнаружившие тело убитого ближе к утру, опросили жителей ближайших домов, не рассчитывая, впрочем, на какой-либо положительный результат. Как и ожидалось, никто из опрошенных не сказал ничего полезного. Разве что один засидевшийся у окна выпивоха, заявил, что видел идущего по улице человека в плаще и с кинжалом в руке. Услышав это, командир отряда стражников только усмехнулся. В плаще и с кинжалом – кто бы мог подумать!
Про хинт уже было сказано.Спойлер
Из игры вышла Мадлена